Сергей Спариш: «Лукашенко — главный источник репрессий, но есть еще рядовые исполнители, и они совершают большую часть преступлений»

Сергей Спариш попал в лукашенковские застенки еще до выборов-2020. Его обвинили в подготовке к участию в «массовых беспорядках» и воспрепятствовании работе Центризбиркома, причислили к «экстремистам», а потом внесли и в список «террористов».

В неволе беларус провел более пяти лет, а 11 сентября был освобожден и вывезен в Литву вместе с группой других политзаключенных.

«Салідарнасць» расспросила Сергея о том, чем заполнены первые дни на свободе, как из музыки уйти в сварщики и попасть в политику, зачем выносить книги из тюремной библиотеки и что помогало держаться в заключении.

«Решил идти на завод, потому что немножко начитался Маркса и Толстого»

— Сергей, у вас биография — голливудские сценаристы передрались бы: семья художников, учеба на музыковеда и композитора, а потом вдруг —завод колесных тягачей, работа сварщиком. Это как вышло?

— Один из моих любимых писателей, который сильно повлиял на мое становление — Герман Гессе. У него есть жанр — философский роман воспитания: «Сидхартха» или «Демиан». В этих книгах он показывает становление человека как личности через поиск себя.

Человек может пройти много разных стадий, кардинально меняться — и это нормально, так и нужно.

— Как мы помним, именно на МЗКТ рабочие кричали Лукашенко «Уходи!»…

— И не только. Они кричали еще кое-что неприличное.

— Это ваше «дурное влияние»? Вообще, за почти семь лет работы вы поняли рабочих?

— Там очень разные люди. Там может попасться и алкаш, и уголовник, совершенно не относящийся к пролетариату.

Но в тот момент, когда решил идти на завод, я немножко начитался Маркса и Толстого, это был для меня вопрос ответственности за свою страну, за свою нацию, за рабочий класс. На самом деле, рабочего класса, пролетариата в классическом понимании в Беларуси уже нет. Наши рабочие— это смесь, а не синтез.

Что касается «дурного влияния», — Сергей смеется и говорит, что многие рабочие сами отлично понимают, что происходит, а реальный рейтинг Лукашенко «очень низкий». Хотя с отстаиванием своих прав перед начальством все непросто. Собеседник «Салідарнасці» вспоминает, как однажды пришлось «пошуметь» и даже устроить забастовку, чтобы разрешить ситуацию.

Был случай, что кран-балка в цеху бил током, к тому же после нажатия кнопки «Стоп» не останавливался сразу, а двигался еще около метра — и мог кого-то придавить. Но начальник цеха ничего не предпринимал, пока Сергей с напарником не убедили всю бригаду начать забастовку. Неисправность починили на следующий же день.

— Но вот в 2020-м забастовка не получилась, — вздыхает Сергей. — Хотя большей проблемой были митинги — то, что их стали проводить неопытные, непуганые люди, и только по воскресеньям. Революция не делается по воскресеньям!

А вспомните: сколько людей было в масках? Николай Статкевич предлагал, чтобы все участники надевали маски. Это защита от ковида, это могло спасти жизни. И защита от милиции, которая быстро вычислила и задержала наиболее активных…

«Мы слышали, как гудел Минск»

— Актив «Народнай грамады» силовики схватили еще до выборов и протестов. Доходила ли в неволю информация о том, что происходило дальше?

— Уже на следующий день пришел мой адвокат, рассказывал новости. Что-то прорывалось в письмах, тогда еще люди не так боялись и переписку пропускали (даже из США писали). Одному из моих сокамерников в СИЗО (он сидел по наркотической статье) написал его брат, несовершеннолетний, участвовавший в протестах. Много чего интересного было по телевизору, особенно по российским каналам.

Однажды нас вывели на «прожарку», потому что в камере были вши — и перевели в другое крыло Володарки, ближе к проспекту. Тогда мы слышали, как гудел Минск — это была очень серьезная поддержка. И в ночь 9-10 августа тоже очень хорошо слышали все взрывы.

Сергей Тихановский недавно сказал мне, что для него после заключения новости за пять лет стали шоком, как будто телепортировали в другой мир. Но для меня неожиданного было мало: я понимал, что репрессии будут достаточно серьезными и продолжительными, особенно если «реальных пацанов» посадят. И примерно догадывался о том, какой будет психологическая ситуация.

Даже о войне можно было многое узнать, например, из газет и журналов. Нужно только уметь читать.

…После приговора Сергея Спариша отправили в ИК-22 — «Волчьи норы», а потом много раз переводили то в Барановичи, то в Могилев и обратно.

— Два раза я выезжал из Могилева на так называемую «раскрутку» — мне добавляли статьи, «оскорбление президента» и «оскорбление должностного лица», — вспоминает собеседник. — В Барановичах просто был в ожидании лагеря. А в Ивацевичах спустя 2,5 года провели так называемый «келиш» — человек 15 -17 поменяли на политзаключенных из других «зон».

Мы тогда пересеклись в Барановичах, неплохо пообщались. Из этих разговоров могу сделать вывод, что мне, в принципе, повезло. В Новополоцке или тем более в Шклове было бы тяжело. Потому что я слышал случаи, когда людей там по-настоящему пытали.

Одна история, которую я точно знаю — не буду называть имя политзаключенного, потому что не уверен, в стране он или нет. Я лично его знал. Так вот, у него была татуировка на груди и на плече: «Погоня» и бело-красно-белый флаг. И в лагере на него долго давили, что их нужно свести — сажали в ШИЗО, запугивали сестру, которая во время звонков плакала и умоляла — все равно отказывался.

Тогда его повели на «режимку», там связали и насильно «перебили» татуировку, говорят, специально вызвали с воли мастера, который согласился.

Мне примерно две недели не давали спать — можно сказать, что это пытка. Но есть гораздо более жестокое обращение.

— Многие политзаключенные рассказывают об отсутствии медпомощи.

— Да, это очень большая проблема. И возможно, прямо в данный момент оказывается давление на Николая Статкевича в этой связи — потому что у него аритмия, а дают ли ему там лекарства или нет? Я подозреваю, что могут и не давать. И это очень плохо, об этом нужно звонить во все колокола, как-то давить на этих граждан.

Потому что всем понятно, что Лукашенко — диктатор и главный источник репрессий. Но есть еще рядовые исполнители, и они совершают большую часть преступлений. В том числе, отказывают в медпомощи.

— Вам отказывались лечить зубы?

— Это я отказывался, потому что не доверяю местным врачам — это на самом деле коновалы. Я опасался, что могут специально заразить, например, гепатитом, и потом никому ничего не докажешь. А зубы — теперь уже нечего лечить, надо удалять.

Сергей добавляет, что такое же нулевое, даже отрицательное доверие у него к психологам и священнослужителям, которые работают в ИК.

— Психолог в Могилеве есть, но для меня это обычный милиционер, даже если он не при погонах. Ну а священники... Я слышал истории, когда человек сходил на исповедь и в тот же день «заехал» в ШИЗО. Все сразу понятно. Ни к кому доверия в этой системе нет.

«Засовываешь в карманы не слишком толстую книгу, или две»

— Поразительно, что в условиях колонии вы учили языки: немецкий, французский и, кажется, испанский?

— Еще немножко итальянский и даже чуть-чуть китайский. Как? Первые года два было достаточно либерально в этом отношении: на «Волчьих норах» можно было читать книги (в ИК-17, насколько я знаю, для «политических» они запрещены), даже получал книжные передачи. Потом это обрубили.

Периодически проводили книжные «спецоперации»: приезжает какой-то начальник, думает, как бы усложнить жизнь «зекам», в первую очередь, политзаключенным? И они рады стараться: давайте заберем все книги на английском языке. Потом — практически все книги по психологии. Нет Пелевина, нет Акунина, Фрейда. Мартиновича, естественно, нет.

1 сентября, на День знаний — очередная «спецоперация»: изъяли все учебники и даже словари. Даже четыре учебника китайского. А то вдруг кто-то выучит язык и Си Цзинпиню что-то расскажет? — смеется Сергей.

Но, вспоминая старое кино, «нет у них методов против Кости Сапрыкина»: заключенные нашли выход. Часть книг оставалась на руках — и ими тайком менялись. Потом заставили всё сдать. Тогда Сергей Спариш договорился с одним из заключенных — за сигареты тот брал на свое имя нужные издания («политическим» разрешалось всего 2 книги, обычным заключенным — 5, в том числе на иностранных языках).

— Кроме того, можно книгу украсть — и я крал книги, — смущенно улыбается Сергей.

— Ого, чистосердечное признание!

— На что только не пойдешь… Заходишь в библиотеку в телогрейке — под ней куртка, а в куртке карманы. Засовываешь в них не слишком толстую книгу, или две, и их не видно. Но ведь будет «шмон» — поэтому их нужно быстро прочитать и вернуть на место.

— Вот ты какой, тюремный буккроссинг! А что, кроме книг, помогало вам держаться, когда давление усиливалось?

— Понимание того, что правда на нашей стороне. И еще понимание, что есть люди, которые не сломаются ни при каких обстоятельствах. Николай Статкевич, Сергей Тихановский, Павел Северинец, Евгений Афнагель, Андрей Войнич и многие другие. Никто из них не писал на помилование, значит, все нормально. Это очень серьезная поддержка для остальных политзаключенных.

Кстати, после Площади 2010 года отказался просить о помиловании только Статкевич. Это вселяет оптимизм.

«Чувствую себя неандертальцем, впервые увидевшим гаджеты»

— Как вы сейчас — как самочувствие, удалось ли выспаться, немного прийти в себя?

— Если вы про отдых — поспать не получается. Вроде бы психологически чувствую себя неплохо, но все равно не спится: слишком мягкая постель, я привык к другому, и тепло, как у нас не было. Плюс появился интернет — первые несколько дней вообще не спал, все хотел успеть.

Для меня сейчас проблема — разобраться с новым телефоном, с аккаунтом в фейсбуке, а то вроде бы его восстановил, но опять заблокировали. Чувствую себя неандертальцем, впервые увидевшим гаджеты.

— Слухи об освобождении вообще доходили, или это стало неожиданностью?

— Такие слухи всегда циркулируют. А когда стало известно из нескольких достоверных источников, что снимают часть санкций с Лукашенко — стало понятно, что освободят группу людей, и вероятнее всего, нас. Но вот освободили 50 человек, а новых посадили-то не меньше!

Ни в коем случае не стоит путать освобождение политзаключенных с освобождением страны. Пока страна не будет свободна, будет продолжаться торг. Как ГДР в свое время имела немалые деньги от ФРГ за счет торговли политзаключенными, так и Лукашенко может заняться таким бизнесом. О чем с ним договариваться, если он продолжает сажать людей?

Накануне освобождения, вспоминает Сергей Спариш, в колонию приехала проверка, у него забрали все сумки — едва успел спрятать «лишние» вещи и фотографии жены (можно только 3, а было 10). В результате, впрочем, эти снимки, все записи, даже электробритва остались в колонии, собраться просто не дали. Сотрудники сделали всё, чтобы мы не понимали, что происходит и не были ни к чему готовы.

— Что в планах? Действовать. Прежде всего, нужно подумать о единстве демократических сил; диаспора беларусов должна быть едина, как еврейская или армянская диаспора. И не стоит «делить шкуру неубитого Лукашенко».

Кроме того, надо бы разобраться с некоторыми вопросами морально-этического порядка, создать что-то вроде офицерского суда чести — и поговорить о сделанном и несделанном.

И еще — добровольцы. Меня очень тревожит, что у беларуских добровольцев, которые защищали Украину, есть проблемы с получением виз, этот вопрос нужно решать на самом высоком уровне.

А для себя? Пока все неплохо. В Вильнюсе, честно говоря, не чувствую себя в эмиграции, очень люблю этот город. Николай Викторович дал мне определенные указания. Их проще будет выполнить здесь. Всем остальным — здоровьем, реабилитацией — займемся постепенно.